А. Атабекова. «Невыдуманная история»

- Ро-о-о-зик! Ро-о-о-зик! Господи, опять этот дядька кричит на всю улицу. И вчера кричал, и ещё как-то. На этот раз Дарька выглянула в окошко из своего полуподвала - интересно же, кто бы это мог быть? Она увидела долговязого белобрысого мужчину, стоявшего возле каменного двухэтажного дома Дмитриевых - самого большого на улице, что возвышался на противоположной стороне. Мужчина стоял, задрав голову в ожидании какого-то сигнала сверху. В окне показалось и тут же спряталось лицо молодой женщины. Долговязый подался к воротам дома и скрылся за скрипучей калиткой.

Дарька пораскинула своим умишком и пришла к выводу: у хозяйки дома Александры Петровны появились квартиранты. Раньше весь верхний этаж занимали хозяева - люди по тем временам вполне достаточные. Муж имел хорошую должность на местной почте. На долю Александры Петровны приходились дела по дому, по уходу за садом-огородом, что прилагался к каждому частному владению, за курами, поросёнком - непременным приложением к домашнему подворью.

Нижний этаж занимала сестра, Екатерина Петровна - известная в городе акушерка. Хроменькой от природы, ей не пришлось иметь семью, хотя сына она имела. Всей улице было известно, что прижила она его, будучи «в годах», отчаявшись выйти замуж. Назвала его странным именем Гамлет, как бы подчёркивая этим обособленность от простого соседского люда своей образованностью. Среди своих сверстников он был заводилой, озорником и просто Гамлеткой. Екатерина Петровна страдала от вечных фортелей Гамлетки: соседи часто жаловались на него, хотя неприязненное отношение к сыну на неё не распространялось. Её уважали за скромность, доброту, за труд. Теперь уже трудно сказать, сколько детей приняли её умелые руки.

Дарька часто бывала в этом доме. «Верхние» позволяли ей лазить на чердак и выискивать в фанерных ящиках интересные книги, сваленные туда за ненадобностью. С «нижними» она общалась реже из-за Гамлетки с его вечными выходками, хотя в долгу не оставалась и умела дать отпор.

Наблюдательная Дарька заметила, как из дома напротив временами выходила женщина с девочкой. Девочка была в очках, и женщина придерживала её за руку. Женщина была очень красива. Дарька не могла оторвать от неё глаз. Она не походила ни на одну из тех, что жили на улице. В ней притягивало внимание всё, начиная с черт лица и кончая одеждой. Тёмные волосы на косой пробор, спускавшиеся на лицо крупной волной, покрывал мягкий пуховый берет. Ярко накрашенные губы, розоватый цвет лица, лучистые глаза под дугами бровей - всё в ней было совершенно. Красивая вязаная кофточка с замысловатым рисунком, лакированная дамская сумочка подмышкой и такие же туфли-лодочки выказывали вкус и изысканность незнакомки.

Однажды девочку в очках Дарька увидела в своей школе. Она подошла к ней и сказала:

- А я тебя знаю. Ты живёшь напротив нашего дома, у Александры Петровны.

- Ага, - ответила девочка.

- Ты в каком классе учишься?

- В третьем. У Ольги Ростиславовны.

Эту учительницу Дарька знала, и она ей очень нравилась своим внушительным видом, пышными седыми волосами, убранными в замысловатую причёску и мягкой приветливой улыбкой.

- А ты? - спросила девочка в очках.

- Я в четвёртом. Мою учительницу зовут Юлия Николаевна. Меня зовут Даша. А тебя?

- Ира.

С тех пор они стали ходить в школу вместе <...>.

Родители Иры полюбили Дарьку - за дружбу с их дочкой, за старшинство в этой дружбе, за защиту от Гамлеткиных обид и задирок. Дарька ближе разглядела долговязого белобрысого мужчину, как оказалось, Ириного папу - Густава Исидоровича. Теперь он казался Дарьке вовсе не белобрысым и долговязым, а просто высоким рыжеватым блондином, вполне приличным человеком, улыбчивым, заботливым и добрым. Он очень любил Иру, а ещё больше свою жену Розу Александровну. Вскоре стал известен и род занятий нового жильца. Как-то после уроков Дарька со своей одноклассницей Надей свернули на городскую площадь и обнаружили там Ириного папу: он хлопотал возле неуклюжей треноги, а перед ним на фоне красочного полотна с лебедями и белыми кувшинками стоял парень. Девочки остановились, наблюдая за происходящим. Фотограф накинул на себя чёрную ткань и, уловив момент, щёлкнул аппаратом. А увидав девочек, Густав Исидорович сказал:

-  Ну-ка, встаньте, сейчас и вас щёлкну.

И щёлкнул. Всю жизнь Дарька хранит ту заветную фотографию... С тех пор, как Дарька узнала, что Ирин папа фотограф, она проявила интерес к его работе, а Густав Исидорович, заметив это, вовлёк её в свои занятия. Иногда он усаживал девочек за работу - надо было аккуратно срезать белые поля с готовых фотографий. Дело было нетрудным, как игра, но оплачиваемым - орешками в меду, поэтому девочки от неё не отказывались.

Сблизились и родители девочек. Дарькина мама была портнихой, и Роза Александровна приходила к ней со своими заказами. А Дарькин папа промышлял рыбной ловлей. В городских и окрестных прудах он ставил верши на карасей. Когда улов был хороший, часть рыбы меняли у Иркиных родителей на хлеб. <...>

Иркина мать, отправляясь за покупками, брала девочек. И в этих походах Дарьке впервые открылся тот завораживающий мир, который назывался звучным и сладостным именем «торгсин» - детище ленинского нэпа (новой экономической политики) 20-х годов прошлого столетия. Торгсин притягивал Дарькины взоры и обоняние обилием товаров и запахов: шоколадное масло (Дарька о таком даже не знала), копчёные колбасы с вкраплением белого шпига, лоснящаяся от жира золотистая рыба... А конфеты!.. «Раковые шейки», «Ромашка», «Василёк», «Грильяж». На всю жизнь у Дарьки осталось ощущение вкуса этих конфет, ставших любимыми.  Дарька впервые соединила в уме всё виденное с тем, о чём распевали в народе:

«Как в торгсине на витрине лежит сыр и колбаса.

А в советском магазине -  солнце, воздух и вода».

<...>Густав Исидорович Ляховский был выходцем из польских евреев. Семья обосновалась в Москве. В начале XX века его родители эмигрировали в Америку, имели там своё дело, помогали материально сыну, оставшемуся в России и к этому времени обзаведшемуся собственной семьёй. Присылаемую валюту в России переводили в боны, выполнявшие функцию бумажных денег. Молодая семья жила безбедно, но это продолжалось недолго. Началась перетряска советского общества. Не избежали этого и Ляховские, получив предписание покинуть столицу: суть обвинения - за связь с иностранцами. За семьёй установился статус 101 километра. Возвращаясь с работы,  Ляховский на всю улицу оповещал о своём приходе. Но вскоре как-то незаметно эти выкрики прекратились. Стало известно: Ириного отца арестовали. Взрослые скрывали от дочки эту печальную новость. Но, как говорится, всё тайное становится явным.<...> Однажды Ира прибежала в слезах:

- Дарька! Иди скорей! Выходи! Маму взяли!..

Наскоро одевшись, Дарька выскочила на улицу. Взявшись за руки, они помчались на городскую площадь к тому дому у скверика, что внушал жителям глухую ненависть и страх. Они торопились, как будто спешкой можно было что-либо предотвратить. Но предотвратить уже ничего было нельзя. Это был злополучный 37-й год. Не слыша запретных окликов, девочки ворвались в первый попавшийся кабинет, представ перед грозным начальником.

- Где мама? Где моя мама? - кричала Ирка сквозь душившие её слёзы. Опешивший начальник принял подобающее его должности положение и попытался мягко урезонить девочек, но фальшиво-доверительный тон не действовал - обе рыдали в голос. Тогда он нажал кнопку звонка, кивнул вошедшему служащему в сторону девочек и попросил доставить домой. Девочек отправили восвояси, на чём и закончился их визит к энкавэдэшникам. Вскоре бабушка Иры увезла внучку к себе, в Москву…

 А. Атабекова. «Замечательные умельцы»

(Ещё небольшой, но очень важный отрывок для характеристики жизни и быта на Первомайской улице Александрова, который есть в рукописях А.С. Атабековой).

 До войны, писала Антонина Степановна, «в редком доме на этой улице не было живности. Держали кур, коз, поросёнка. <…> Среди жителей улицы было много ремесленников. Мой отец с матерью занимались портняжничеством - шили верхнюю дамскую одежду. Отец кроил, мать шила. Товар возили в Москву, на Сухаревку. Рядом жили Колесниковы (прозвище, - делали колеса). На самом деле их фамилия Сергеевы. Напротив - Михеевы, муж с женой - держали корову».

А. Атабекова о том, как на Первомайской  появились  Лавровские

     Откуда род пошёл. В конце 19 века в Александрове обосновались со своими семьями три художника - три брата Лавровские. После смерти их отца Дмитрия Ивановича в 1897 году вдова Мария Семёновна подала прошение во Владимирскую казённую палату с просьбой причислить её с детьми и внуками к город. Эту просьбу удовлетворили.

     Среди фамилий других соседей - Андриановых, Колесниковых, Панфиловых, Корниловых - фамилия Лавровских казалась необычной: то ли дворянской, то ли польской. Вот из-за этой фамилии и «зацепили» Фёдора Фёдоровича Лавровского, отца моей подруги Нади. Вызвали и его в местное отделение НКВД, что в те времена было на Советской площади, и учинили допрос: откуда сам и что за фамилия? И почему место рождения старшей дочери город Либава? (Латвия в тот год была уже для России заграницей). Бедному советскому учителю пришлось в своей родословной покопаться (а это непросто было сделать - раньше родословные не в чести были), чтобы доказать, что ни к дворянам, ни к полякам отношения не имел, а происходил из рода государственных крестьян. И доказал. Объяснения были приняты во внимание.

А. Атабекова о докторе Королёве

Нередко мимо нашего дома на Первомайской доктор Королёв проходил со своей женой, небольшого роста хрупкой женщиной, всегда красиво одетой и мило улыбающейся. Мы подбегали к ней, бормоча: «Здрасьте, Алимонтовна!». Что за странное имя? Только потом, став взрослее, узнала, что звали её Альма Оттовна - она была из прибалтов.

    Ага! Заграница! Вот тогда-то, в тридцать седьмом, её и посадили, а вскоре был арестован и Христофор Александрович – за связь с заграницей. Дети почти на год лишились своего врачевателя, замечательного человека, талантливейшего доктора.

    В год смерти своего мужа (умер он в январе 1945 года) Альма Оттовна находилась ещё в тюрьме. Родственники и близкие просили освободить её на похороны, но разрешение на это так и не дали. <…> На нашей улице - ближе к вокзалу - находилась детская больница. Туда  как-то попала моя заболевшая подруга Надя Лавровская. Она мне показывала, какие картинки рисовал ей Христофор Александрович Королёв. Он и другим детям рисовал или зверушек, или потешные рожицы. Я очень любила доктора, как и все дети с нашей улицы, и очень мечтала попасть в эту больницу.  <…>     

А. Атабекова. «Неожиданная оценка»

«В предвоенные годы я училась в образцовой железнодорожной школе №8. В шестом классе нам было дано домашнее задание - написать сочинение на тему «Осень». Это было вскоре после летних каникул.

Готовясь к творческому акту, я выбрала погожий день, какие нередко бывают в пору «бабьего» лета. Под ногами лежали кленовые листья - жёлтые, оранжевые, красные, зелёные с багряными прожилками, а над головой была такая благодать, такая голубизна и умиротворённость! Я так и написала обо всём. Каково же было моё удивление, когда под моим сочинением (без единой ошибки!) стояло «удовлетворительно» (за такой оценкой следовал только «неуд».) и приписка преподавателя: «Небо осенью голубым не бывает».

Это едва ли не единственный случай в судьбе Антонины Степановны, когда её труд оценили несправедливо.

Н. Ефремова.