«Затянуло бурой тиной гладь старинного пруда...»
"Романс черепахи Тортиллы", Юрий Энтин
Да, затянуло, а по-другому и быть не может, если только воды пруда - это не слив чего-то токсичного. Или количество соли в воде таково, что, как в хорошем борще ложку, так в таком озере весело, поставить и будет стоять. Вот тогда почти стопроцентно, что пруд не зацветёт, а пока клеточное деление происходит - наш пруд живой.
Почему вопрос «Как назывался городской пруд до того времени, когда Карабаново было селом, а потом и рабочим посёлком?» я задаю себе именно сейчас, почему он не возникал раньше? А он ни у кого не возникал. Мы настолько сживаемся с родной топонимикой, что разъединить нас, чтобы сделать шаг назад и посмотреть со стороны, уже не получается. К словосочетанию «городской пруд» уже привыкли настолько, что можно не уточнять город. Любого уроженца, уже давно не проживающего здесь, спроси об этом. И наверняка при произнесении или прочтении словосочетания «городской пруд» память выдаст образ именно этого водного объекта – правда, выглядеть он будет по-разному, потому как воспоминания, а они у каждого свои.
Стёклышки из калейдоскопа воспоминаний
Мои - при мне. Но могу и поделиться. Возможно, что мне просто повезло: я застал на пруду лодочную станцию, где за небольшие деньги и какой-нибудь «ответственный документ для залога» можно было взять лодку напрокат. Долгое время это было очень модным занятием. Ходили семьями, дружескими компаниями, и парочками тоже ходили - считалось хорошим тоном пригласить даму кататься на лодке. Не на голом же месте стала популярной песня в исполнении Валентины Толкуновой «Мы на лодочке катались...».
Если сейчас покопаться в семейных архивах, отдавая предпочтение старым фотографиям, то можно обнаружить и незамысловатую пристань с будкой лодочника. Стул, какой-то очень маленький стол, на столе тетрадка, она же журнал учёта, какие-то очень старые часы. Уставший от вынужденного безделья лодочник развлекает себя, как может: то красит, то занимается мелким ремонтом лодок. А так всё однообразно. Лодку показал, вёсла выдал, инструкцию по безопасности в тридцать секунд выпалил. Только очередь рассосалась, новые желающие набежали. И так все лето. Только на зиму жизнь на лодочной станции замирала.
Пруд, за всю свою историю помнящий только плоты окрестных пацанов, кто не может представить, посмотрите фильм «Верные друзья» - почти точная копия. И это колоритное: «Васька! Опять штаны подрал!». Вот что-то подобное тут и было.
И вдруг чудо. Лодки как в столице, в ЦПКиО имени Горького. Да, был у нас достойный образец для подражания. Все, кто застали этот период, при словах «городской пруд» вспоминают именно лодочную станцию. Даже те, кого теперь не удивишь ни Кипром, ни Турцией, ни Египтом... даже Куршавелем.
Я видел много фотографий, но, согласитесь, фотография, даже художественная, это одно, а картина - совершенно другое видение, когда среди графических работ и полотен маслом я наткнулся на картины наших художников-земляков удивило, что они все одного времени.
К сожалению, дореволюционных работ мне найти не удалось, во всяком случае, пока. А, возможно, их и не было, потому что на фотографиях тех лет искусственный берег выглядит уж очень геометрически продуманным, линейным что ли, лишённым чего-то живого. Человек изменил природу. Но природа, она возьмёт своё и наверстает упущенное. Это со временем берега потеряют свою топорную рубленность, деревья склонятся над водою.
Три картины разных художников, разных манер, разной степени известности передали своё видение предвоенного Карабаново. Михаил Гольяшов (1918 - 2000), Николай Абрамов (1913 - 1943) и Александра Миролюбова (1898 - 1987). Все трое почти в один год обратились к этой теме, только Николай Филиппович на год раньше в июне 1939. Карабаново на тот момент - город без году неделя, как говорят в народе. Легли спать в селе, а проснулись в городе. И вот они три работы передо мной, две с водной гладью, третья – те самые знаменитые деревья... Воды как таковой нет, но её присутствие чувствуется и узнавание места.
А пруд называется пруд
А как всё-таки назывался пруд? Да никак не назывался, в обиходе просто пруд, потом уже стали называть городской.
А, между тем, обособленным водоёмом с обезличенным названием пруд, а почему, собственно, обезличенным? - можно сказать более позитивно: универсальным, унифицированным... Когда все мало-мальски приличные «лужицы» имеют названия: Татарский, Пригородный, Кировский, Козинский... Называли же искусственный водоём на Ногинском посёлке рядом с автобусной остановкой – «Чистые пруды». Застенчивых ив, как пел Игорь Тальков, там, конечно же, не было, но была огромная плакучая берёза над крохотным пожарным прудиком, в котором ещё, хотя и с большим трудом, угадывалась форма квадрата, но это сочетание водной глади и роскошного дерева роднило со всей русской поэзией. При таком раскладе не зазорно именоваться просто прудом.
Так вот, обособленным водоёмом он стал только при Барановых. До этого это был изгиб реки Серая с крутым берегом, если хотите, холмом, в подножии этого холма били ключи или родники, кому как привычнее. Нарицательное имя «родники» для Карабаново стало именем собственным. Просто родники и никаких качественных, относительных или притяжательных прилагательных рядом. Некоторые старожилы его и называли, по привычке, не прудом, а старицей, то есть старое русло, но почему, уже не объясняли.
На фотографиях из юбилейного Барановского альбома достижений мануфактуры товарищества, изданного к пятидесятилетию открытия семейного дела в Карабаново, можно увидеть, каким был пруд.
А теперь смотреть картины.
Николай Абрамов
Н.Ф. Абрамов, «Пруд в Карабаново», 13.06.1939, бумага, карандаш
Николай Филиппович отбросил всё лишнее. Всё наносное, никаких строений, так еле уловимыми линиями обозначил присутствие чего-то архитектурного на холме, ни намёка на дорогу. Главное - игра воды. Неподвижное отражение зарослей противоположного берега, но и это не главное. Рябь на воде, реальная рябь на воде, ради этого из пейзажа убраны все излишества. А вода на картине действительно играет, живёт своей отдельной жизнью. Поэтому нет ни рыбаков на берегу, ни пешеходов, нет никого и ничего, что могло бы отвлечь от этой ряби на воде. Пишу эти строки и чувствую, что почти такие же слова я говорил о другой его работе - «Дорога в лесу». Картину нельзя не выделить из всех сохранившихся работ, куст переднего плана написан очень живо, это тот самый случай, когда говорят, что листва шумит и шевелится. Именно так. Всё остальное фон, только фон, а главное, тот дрожащий куст на переднем плане, и здесь эта трепещущая водная рябь.
Михаил Гольяшов
М.П. Гольяшов, «Карабаново», 1940
Очень интересный ракурс. Разгадать замысел художника достаточно сложно, просто передать пейзаж или настроение дня. Думаю, что нет. Ему на момент написания картины двадцать два. Ещё нет ни войны, участником которой он был. Ещё жив старший товарищ Николай Абрамов, погибший в конце января 1943 под старым Осколом. Наверняка он видел работу своего старшего товарища и учителя. И, скорее всего, не случайно пишет тот же пруд, но с другой стороны, почти с противоположной. В нём ещё много юношеского максимализма и это чувствуется на воде. В спокойной воде передать такой «непокой» одними только тенями и отражениями. Это ему удалось. Но реализм, свойственный всем выходцам из Карабановской изостудии, здесь чувствуется во всём. Здание одиннадцатой казармы с массивными печными трубами. Дотошно прописанные деревья. И все естественные оттенки зелёного собраны на этой картине.
Александра Миролюбова
Александра Алексеевна для меня – это, прежде всего, умение не только показать красоту, но и исподволь заставить ею любоваться. Это большое умение каждый вид красоты преподносить так, чтобы не смешивать понятия. Мы же с мерами длины не подходим к цвету. Она заставляет думать. Не додумывать, а именно мыслить. «Карабаново. Выходной день». А дальше выстраивается цепочка: лето, жара, прогуливающиеся люди, склонившиеся над водой деревья, воды как таковой мы не видим, но эти деревья на Барановских фотографиях ещё только в руку толщиной. А тут уже массивные и когда-то державшие, а теперь пытающиеся выскочить из этой насыпи.
А.А. Миролюбова «Карабаново. Воскресный день», 1940, бумага, офорт
А что она нам передала – это ощущение города. Вот так, без фабричных корпусов и машин, без железной дороги на переднем плане, которую ещё в силу привычки называют чугункой. Кстати, чугунный мост – ещё один наш местный топоним. Это просто железнодорожный мост, а не мост, отлитый из чугуна.
Когда-то мне пришлось писать о детской выставке рисунков: две девочки рисовали карабановский пруд, городской пруд. Сейчас уже, конечно, девушки, одна окончила третий курс института. Что главное? Главное, чтобы кому-то и после нас хотелось нарисовать это место. Потому как создавали люди, облагородили люди, кто мы будем, если не сохраним это…
А это, дорогие мои, относится и к пруду, и к картинам.
В. КУЛЬКОВ
